Осенью 1913-го в жизни Блока - новое бурное увлечение - актрисой Любовью Дельмас . Он увидел её в роли Кармен в петербургском оперном театре и был потрясён созданным ею образом обольстительной неукротимой испанской цыганки. Блок посвящает ей цикл из десяти стихотворений под названием “Кармен” , вновь после Мериме и Бизе обратившись к этой теме. Эти стихи навсегда останутся самыми звонкими и ликующими в творчестве поэта.

Ты - как отзвук забытого гимна
в моей чёрной и дикой судьбе.
О Кармен, мне печально и дивно,
что приснился мне сон о тебе.

Вешний трепет, и лепет, и шелест,
Непробудные, дикие сны,
И твоя одичалая прелесть —
Как гитара, как бубен весны!..

«Ты встанешь бурною волною В реке моих стихов...»

Ах, как она была хороша, эта медноволосая, крепко сбитая, русская Кармен! Как божественно она пела! Как держалась на сцене! Она словно околдовала его... В новый, только что открывшийся Театр музыкальной драмы Блок приходил только на «Кармен», только на Андрееву-Дельмас .

Когда она, потряхивая золотисто-рыжими волосами, в тёмно-малиновой юбке, оранжевой блузе и чёрном фартуке врывалась на сцену, ему казалось, это не женщина - «влекущая колдунья». Демон. Она не играла, не пела, это вообще была не актриса — сама Кармен!

Бушует снежная весна.
Я отвожу глаза от книги...
О, страшный час, когда она,
Читая по руке Цуниги,

В глаза Хозе метнула взгляд!
Насмешкой засветились очи,
Блеснул зубов жемчужный ряд,
И я забыл все дни, все ночи,

И сердце захлестнула кровь,
Смывая память об отчизне...
А голос пел: Ценою жизни
Ты мне заплатишь за любовь!

Блок, получавший пачками письма от поклонниц, написал ей первым:

"Я смотрю на Вас в "Кармен" третий раз, и волнение мое растет с каждым разом. Прекрасно знаю, что я неизбежно влюблюсь в Вас, едва Вы появитесь на сцене. Не влюбиться в Вас, смотря на Вашу голову, на Ваше лицо, на Ваш стан, -- невозможно. Я думаю, что мог бы с Вами познакомиться, думаю, что Вы позволили бы мне смотреть на Вас, что Вы знаете, может быть, мое имя... "
"... Я не мальчик, я знаю эту адскую музыку влюбленности, от которой стон стоит во всем существе и которой нет никакого исхода... Я не мальчик, я много любил и много влюблялся. Не знаю, какой заколдованный цветок Вы бросили мне, но Вы бросили, а я поймал... »

Как океан меняет цвет,
Когда в нагроможденной туче
Вдруг полыхнет мигнувший свет, --
Так сердце под грозой певучей

Меняет строй, боясь вздохнуть,
И кровь бросается в ланиты,
И слезы счастья душат грудь
Перед явленьем Карменситы.

В эти дни он пишет и отсылает своей Карменсите первые посвящённые ей стихи.

Ты встанешь бурною волною
В реке моих стихов,
И я с руки моей не смою,
Кармен, твоих духов...

И в тихий час ночной, как пламя,
Сверкнувшее на миг,
Блеснёт мне белыми зубами
Твой неотступный лик.

Да, я томлюсь надеждой сладкой,
Что ты, в чужой стране,
Что ты, когда-нибудь, украдкой
Помыслишь обо мне...

За бурей жизни, за тревогой,
За грустью всех измен, -
Пусть эта мысль предстанет строгой,
Простой и белой, как дорога,
Как дальний путь, Кармен!

«Сердитый взор бесцветных глаз...»

Блок бродил под её окнами на Офицерской улице, смотрел на её окно на четвёртом этаже, горящее то от утренней, то от вечерней зари (дом стоял углом и был обращён на восход и на закат). Караулил у артистического входа театра, ожидая её после спектакля, стараясь смешаться с толпой поклонников. Смотрел издали, не решаясь приблизиться, пряча лицо в тени полей шляпы.

Среди поклонников Кармен,
Спешащих пёстрою толпою,
Ее зовущих за собою,
Один, как тень у серых стен

Ночной таверны Лиллас-Пастья,
Молчит и сумрачно глядит,
Не ждет, не требует участья,
Когда же бубен зазвучит
И глухо зазвенят запястья, -

Он вспоминает дни весны,
Он средь бушующих созвучий
Глядит на стан ее певучий
И видит творческие сны.

Красавицей её назвать было нельзя. Но в её очаровании было нечто большее, чем красота.
2 марта в театре они встретились лицом к лицу. Актриса в тот день не была занята в спектакле, на сцене была другая Кармен, а она сидела в зрительном зале.Блок увидел не образ героини Бизе, а реальную женщину:

Сердитый взор бесцветных глаз,
Их гордый вызов, их презренье,
Всех линий таянье и пенье, -
Так я вас встретил в первый раз.

В партере — ночь. Нельзя дышать.
Нагрудник черный близко-близко...
И бледное лицо... и прядь
Волос, спадающая низко...

У него возникло странное ощущение, будто эту женщину он знал всю жизнь...

О, не впервые странных встреч
Я испытал немую жуткость!
Но этих нервных рук и плеч
Почти пугающая чуткость...

В движеньях гордой головы
Прямые признаки досады...
(Так на людей из-за ограды
Угрюмо взглядывают львы).

А там, под круглой лампой, там
Уже замолкла сегидилья,
И злость, и ревность, что не к Вам
Идет влюбленный Эскамильо,

Не Вы возьметесь за тесьму,
Чтобы убавить свет ненужный,
И не блеснет уж ряд жемчужный
Зубов — несчастному тому...

О, не глядеть, молчать — нет мочи,
Сказать — не надо и нельзя...
И Вы уже (звездой средь ночи),
Скользящей поступью скользя,

Идете — в поступи истома,
И песня Ваших нежных плеч
Уже до ужаса знакома,
И сердцу суждено беречь,

Как память об иной отчизне,—
Ваш образ, дорогой навек...
А там: Уйдем, уйдем от жизни,
Уйдем от грустной этой жизни!

Кричит погибший человек...
И март наносит мокрый снег.


Окно, горящее не от одной зари...»

Из дневника А. Блока : «Я иду ближайшим проходом. Встречаю суровый взгляд недовольных, усталых глаз. Прохожу на свое место. Она оглядывается всё чаще. Я странно волнуюсь. Всё чаще смотрит в мою сторону. Я вне себя. Почти ничего не слушаю ».
Друзья предлагают познакомить его с ней. Но тут Блоком овладевает необъяснимый испуг. Совершенно в духе гоголевского Подколесина в последнюю минуту он бросается вон из театра, мчится к её дому и ждёт уже там. Она появляется, оглядывается в его сторону и исчезает в подъезде. «Я стою у стены дураком, смотря вверх. Окна опять слепые. Я боюсь знакомиться с ней ».

К собственному смущению, 35-летний Блок вел себя как гимназист: покупал открытки с её изображением и держал под подушкой, после каждого спектакля посылал алую розу (без записки и карточки), дежурил у ее дома, бессонно вглядываясь в занавешенные окна, а после, возвратившись домой, украдкой набирал заветный номер. Однажды он написал ей письмо, в котором признался в любви, письмо было анонимным, но она догадалась, кто ее молчаливый поклонник.

Когда «Кармен» шла в сезоне последний раз, Блок оставил для нее номер своего телефона с просьбой позвонить. Она позвонила во втором часу ночи...
Следующий вечер он провёл у неё. И ночь тоже. И ещё одну ночь, и ещё одну, и ещё... И всякий раз, уходя на восходе, смотрел он на это окно, теперь уже, по его мнению, «горящее не от одной зари », и думал, что за стеклом ещё виднеется тот пламень, который сжигал обоих. От этого огня и пылало окно!

На небе - прозелень, и месяца осколок
Омыт, в лазури спит, и ветер, чуть дыша,
Проходит, и весна, и лёд последний колок,
И в сонный входит вихрь смятенная душа...

Что" месяца нежней, что" зорь закатных выше?
Знай про себя, молчи, друзьям не говори:
В последнем этаже, там, под высокой крышей,
Окно, горящее не от одной зари...

Есть демон утра. Дымно-светел он,
Золотокудрый и счастливый.
Как небо, синь струящийся хитон,
Весь - перламутра переливы.

Но как ночною тьмой сквозит лазурь,
Так этот лик сквозит порой ужасным,
И золото кудрей - червонно-красным,
И голос - рокотом забытых бурь.

А Любовь Дельмас, страстная по сути своей, по всем повадкам, по ролям, даже по огню своих волос, никогда не думала, что этот холодноватый Гамлет с отстранённым взором и надменным ртом способен так любить и желать...

О, да, любовь вольна, как птица,
Да, всё равно -- я твой!
Да, всё равно мне будет сниться
Твой стан, твой огневой!

Да, в хищной силе рук прекрасных,
В очах, где грусть измен,
Весь бред моих страстей напрасных,
Моих ночей, Кармен!...

Страстная бездна

В течение двух месяцев они неразлучны, наслаждаясь своим непростительным счастьем. Долгие прогулки пешком, на лихачах, в таксомоторах. Белые ночи на Стрелке, ужины в ночных ресторанах, возвращения на рассвете...

Вот некоторые записи из книжки Блока. 15 мая 1914 года : «Утром. Золотой червонный волос на куске мыла — из миллионов — единственный».
20 мая : «Она написала на картоне от шоколада: «День радостной надежды». Я в первый раз напоил ее чаем. Ей 20 лет сегодня ».

кабинет Блока. Здесь он поил её чаем.

25 мая : «Тел. около 3-х. Л.А. тревожна, писала мне письмо. Хочет уйти, оставить меня... Я ей пишу. После обеда, измученный, засыпаю на полчаса. Звоню ей. Звоню еще раз. Она у меня до 3-го часа ночи. Одни из последних слов: — Почему Вы так нежны сегодня? — Потому что я Вас полюбила ».

Любовь Дельмас

28 мая : «Странная смесь унижения с гордостью. Её вчерашний взгляд. Я влюблён в неё сегодня так грустно, как давно не был. В 4 часа звоню - она вышла. Я вижу её с балкона, маню её. Она качает головой и уходит ».

«Я ухожу на Финляндский вокзал. Посылаю ей розы. Звоню оттуда - её нет ещё дома. Возвращаюсь - звоню, мы встречаемся. Едем на Финляндский вокзал ...»

«С Удельной едем в Коломяги, оттуда - в Озерки, проходим над озером, пьем кофей на Приморском вокзале, возвращаемся в трамваях ».

«Нежней, ласковей и покорней она еще не была никогда ».

Он от неё без ума: “Она вся благоухает, она нежна, страстна, чиста. Ей имени нет. Её плечи бессмертны”. “Душно и без памяти”, “страстная бездна”, “я ничего не чувствую, кроме её губ и колен ”.

Розы - страшен мне цвет этих роз,
Это - рыжая ночь твоих кос?
Это - музыка тайных измен?
Это - сердце в плену у Кармен?

Весь поэтический цикл "Кармен" Блок создал за две мартовских недели.
В нём - вся история его неукротимого чувства: и взгляд, которому нет сил противиться, и пляска страсти, от которой не уйти, и рокот бурь, и губительная прелесть Кармен, и нестерпимое желание поймать ее, танцующую и дикую, в жаждущие руки… Но написал он его до того, как встретился с ней в реальной жизни - роман был придуман и сначала пережит им в стихах.

А счастье было так возможно...

Так случилось, что оба они жили на Офицерской - судьба! - почти на краю города.

дом на ул. Декабристов 57 (бывшая Офицерская 5), где жил А. Блок

Его дом, где Блок поселился два года назад, стоял в самом конце улицы, упиравшейся в этом месте в мелководную Пряжку - речушку с грязными, размытыми берегами.

вид из окна кабинета Блока на реку Пряжку и Банный мост

Они пешком возвращались из театра на Офицерскую. Или белыми ночами бродили по закоулкам старой окраины, шли к Неве по набережной Пряжки, через мост, который он назвал «Мостом вздохов», - пояснив, что есть такой же, похожий, в Венеции.

Пили кофе на вокзале, ездили на Елагин остров, гуляли в парке, ходили в кинематограф, катались с американских гор.

«...этот Ваш звенящий, звенящий смех первого вечера, и моя неловкость, и Ваши открытые плечи, и розы, открывающие грудь, Ваши руки, овладевающие мгновенно всякой вещью, Ваши сияющие зубы и таинственные глаза; и эта неровность плеч, их застенчивость, и то, что Вы сразу просто приняли, когда я взял Вас под руку, и улицы, и темная Нева, и Ваши духи, и Вы, и Вы, и Вы!. ."

В ответ она посылала ему ячменные колосья, потому что как-то раз он сказал, будто волосы её жестки, как колосья, посылала вербу, потому что уже была весна, их первая весна, посылала розы — они непрестанно обменивались розами того особенного, жаркого цвета, который он называл рыжим, чтобы снова и снова вспомнить о её волосах...

Вербы — это весенняя таль,
И чего-то нам светлого жаль,
Значит — теплится где-то свеча,
И молитва моя горяча,
И целую тебя я в плеча.

Этот колос ячменный — поля,
И заливистый крик журавля,
Это значит — мне ждать у плетня
До заката горячего дня.
Значит — ты вспоминаешь меня...

Точно так же, лет шесть назад, его настигла роковая вьюга в лице «Снежной маски » - «высокой женщины в чёрном с огненными крылатыми глазами».

Наталья Волохова, героиня цикла «Снежная маска»

Но теперь образ прежней возлюбленной растаял, как призрак в предрассветном тумане.
Мрачные краски ночи сменились радужными бликами яркого дня, хрустальным звоном весенней капели, звуками нежной скрипки. Общее с Волоховой у Дельмас было только то, что обе были актрисами - одна драматическая, другая оперная.
В остальном они отличались как лед и пламень. Одна

Таила странный холод
Под одичалой красотой.

Другая - обжигала радостью жизни, увлекала в мир музыки и света, «как гитара, как бубен весны! »

Те, кому доводилось их видеть в ту пору вместе, в фойе ли театра, на концерте или на улице, с удивлением отмечали, как они поразительно подходят, гармонически дополняют друг друга. Особенно это было явно, когда Блок и Дельмас выступали вдвоем со сцены. Так было, например, на литературном вечере, состоявшемся в годовщину их знакомства - Блок читал свои стихи, она пела романсы на его слова, и в зале Тенишевского училища , где они присутствовали на первом представлении «Балаганчика » и «Незнакомки ».

Тенишевского училище. Здесь они выступали вдвоём.

тот самый зал

Она тогда была особенно ослепительна в своем лиловом открытом вечернем платье. «Как сияли ее мраморные плечи ! - вспоминала современница. - Какой мягкой рыже-красной бронзой отливали и рдели ее волосы! Как задумчиво смотрел он в ее близкое-близкое лицо! Как доверчиво покоился ее белый локоть на черном рукаве его сюртука... ».
Казалось, вот оно, его счастье, которое нашел однажды в Таврическом саду , где они вместе выискивали на ветках сирени «счастливые» пятиконечные звездочки цветков.

Таврический сад

Я помню нежность ваших плеч,
Они застенчивы и чутки.
И лаской прерванную речь,
Вдруг, после болтовни и шутки.

И то, что больше и странней:
Из вихря музыки и света —
Взор, полный долгого привета,
И тайна верности... твоей.

«Я сам такой, Кармен»

Роман поэта и актрисы сделался общеизвестен. Дошли вести и до Любови Менделеевой , жены Блока.

Она отнеслась к новости довольно спокойно: ещё одна связь, их уже было-перебыло. Любовь Дмитриевна по-женски завидовала своей молодой и красивой сопернице и тем образам, которые та навевала влюблённому поэту. Когда-то она одна была его Музой...

Но про себя пожимала плечами: ну, родится ещё один цикл стихов. Может быть, даже и не один... Однако конец-то всё равно ясен.
Был он ясен и самому Блоку. Уже в те дни, когда роман только начинался, в стихах, где поэт был предельно правдив, он предрекает разрыв. И никогда еще он не ошибался в своих пророчествах.

Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь.
Так вот что так влекло сквозь бездну грустных лет,
Сквозь бездну дней пустых, чьё бремя не избудешь.
Вот почему я твой поклонник и поэт!

Но, клянясь в том, что любовь всегда останется жить в его сердце, Блок не скрывает: это любовь не к актрисе Дельмас и даже не к её сценическому образу, это любовь к той неуловимой, которую он сейчас называет Кармен , а раньше называл Прекрасной Дамой, Офелией, Незнакомкой, Снежной Маской, Фаиной, Валентиной ... Неважно — как! К той, кем он жаждет обладать... на самом деле совершенно не желая этого.

Здесь - страшная печать отверженности женской
За прелесть дивную - постичь ее нет сил.
Там - дикий сплав миров, где часть души вселенской
Рыдает, исходя гармонией светил.

Вот - мой восторг, мой страх в тот вечер в тёмном зале!
Вот, бедная, зачем тревожусь за тебя!
Вот чьи глаза меня так странно провожали,
Еще не угадав, не зная... не любя!

Сама себе закон - летишь, летишь ты мимо,
К созвездиям иным, не ведая орбит,
И этот мир тебе - лишь красный облак дыма,
Где что-то жжёт, поёт, тревожит и горит!

И в зареве его - твоя безумна младость...
Всё - музыка и свет: нет счастья, нет измен...
Мелодией одной звучат печаль и радость...
Но я люблю тебя: я сам такой, Кармен.

В соловьином саду

«Жизнь моя есть череда спутанных до чрезвычайности личных отношений », - записывает в дневнике Блок . То же самое могла бы сказать о себе и Любовь Менделеева .

Она возвращается в актёрскую труппу, к частым гастролям, к своему собственному, уже завершившемуся было роману с Кузьминым-Караваевым (Тверским ), молодым студентом, начинающим актером и режиссером (с 1929 по 1935 год — главным режиссёром и худруком БДТ , в 1936 году ставившим спектакли в Саратове , где и был в 1937-ом репрессирован и расстрелян). Располагая после смерти отца средствами, Менделеева финансировала постановки Мейерхольда .

Ученики и сотрудники студии В. Э. Мейерхольда. 1915 год. Во втором ряду вторая справа — Любовь Менделеева. Слева рядом с ней — Мейерхольд, справа — Кузьмин-Караваев.

Они, наконец, окончательно разъехались с Блоком. И теперь Дельмас могла спокойно приходить в его квартиру, когда ей вздумается.

Любовь Дельмас

История их любви запечатлена в письмах и многих стихах поэта: Дельмас посвящены циклы «Кармен», «Арфа и скрипка», «Седое утро» , многочисленные записи в дневниках и записных книжках. Поэт подарил ей поэму «Соловьиный сад» , которую завершил осенью 1915 года, с надписью: «Той, что поет в Соловьином саду ».

Странная это была поэма... Начатая в разгар их любви, на пике их страсти, в январе 1914 года, она совершенно чётко рисует всю дальнейшую историю романа автора с певицей, как если бы была исчислена Блоком с холодком и рассудочностью, как если бы он заранее знал, что из всего этого выйдет.... Вернее, что не выйдет из всего этого ничего... кроме новых стихов.
А может быть, он и в самом деле это знал?

Я ломаю слоистые скалы
В час отлива на илистом дне,
И таскает осел мой усталый
Их куски на мохнатой спине...

Крик осла моего раздаётся
Каждый раз у садовых ворот,
А в саду кто-то тихо смеётся,
И потом — отойдёт и поёт...

Или разум от зноя мутится,
Замечтался ли в сумраке я?
Только всё неотступнее снится
Жизнь другая — моя, не моя...

Каждый вечер в закатном тумане
Прохожу мимо этих ворот,
И она меня, лёгкая, манит,
И круженьем, и пеньем зовет...

А уж прошлое кажется странным,
И руке не вернуться к труду:
Сердце знает, что гостем желанным
Буду я в соловьином саду...

Правду сердце моё говорило,
И ограда была не страшна,
Не стучал я — сама отворила
Неприступные двери она.

Вдоль прохладной дороги, меж лилий,
Однозвучно запели ручьи,
Сладкой песнью меня оглушили,
Взяли душу мою соловьи.

Опьяненный вином золотистым,
Золотым опалённый огнем,
Я забыл о пути каменистом,
О товарище бедном своём.

Пусть укрыла от дольнего горя
Утонувшая в розах стена, —
Заглушить рокотание моря
Соловьиная песнь не вольна!..

Я проснулся на мглистом рассвете
Неизвестно которого дня.
Спит она, улыбаясь, как дети, —
Ей пригрезился сон про меня.

Как под утренним сумраком чарым
Лик, прозрачный от страсти, красив!..
По далеким и мерным ударам
Я узнал, что подходит прилив...

И, спускаясь по камням ограды,
Я нарушил цветов забытье.
Их шипы, точно руки из сада,
Уцепились за платье моё.

Очарованность Блока длилась недолго. 1 августа он записывает в дневнике: “Уже холодею ”. И — в стихах: «Та жизнь прошла, и странно вспомнить, что был пожар...»

Он любил Кармен и ту, которая создавала на сцене её образ, за то, что она готова была умереть, но не покориться ему, всегда отвергала любовь.

Актриса же была покорена и влюблена. И она очень быстро перестала для него существовать, как только был разрушен романтический образ.
Он желал обладания Кармен — дерзкой, насмешливой, недоступной. А обрёл пылкую страсть женщины — обыкновенной женщины, пусть при этом и невероятно талантливой актрисы.

Искал неуловимую чаровницу, а получил обычную любовницу, которая желала владеть им без остатка. Оплела его руками, нежными словами, лаской, днём и ночью ей снился сон их любви.

Но главным в жизни для него было — ломать слоистые скалы стихов на илистом дне поэзии, возводя из этих обломков некое волшебное здание. Счастье, покой — это не для него. Страдание — вот что очищает и возвышает душу. Если жизнь страдания не приносит — значит, надо его сотворить для себя самому. Искусство всегда там, где потери, страдания, холод… «Таков седой опыт художников всех времён », - уверял Блок. Им правит закон самосохранения гения — быть может, самый загадочный, но и самый жестокий в своей непреодолимости. Только труд, упорный ежедневный труд, вот что главное.

письменный стол Блока

Иногда кажущийся постылым, надоевшим — тем слаще было к нему возвращаться, пусть даже приходилось вырываться из объятий, пусть даже шипы всех на свете червонно-алых роз цеплялись при этом за его сердце, норовя удержать.

И во мгле благовонной и знойной
Обвиваясь горячей рукой,
Повторяет она беспокойно:
«Что с тобою, возлюбленный мой?»

Но, вперяясь во мглу сиротливо,
Надышаться блаженством спеша,
Отдаленного шума прилива
Уж не может не слышать душа...

«Искры в пепле»

Образ Кармен, который предстаёт в лирике Блока, ничего общего не имел с реальной Кармен, Любовью Дельмас. В её облике не было ничего рокового, мрачного, трагического. Напротив, весь он - лёгкий, солнечный, праздничный. Она не летела “к созвездиям иным”, не играла в романтическую страсть - просто любила. Обычная женщина, вся она была от этого, от сего мира: милая, верная, открытая, заботливая.

Но уж к чему Блок был совершенно не приспособлен — так это к счастью. «Страшен мне уют... Даже за плечом твоим, подруга, чьи-то очи стерегут!.. Милый мой, и в этом тихом доме лихорадка бьёт меня...»
Началась война, которая, как ни дико это звучит, была кстати. Блок уходит на фронт.

Он пишет любимой письмо-отказ, потому что он не может быть с той, что пела в соловьином саду, потому что зовёт долг, потому что есть совесть, и перед лицом ужаса этой жизни безнравственно предаваться личному. Мученик правды, он бежит от призрака счастья.

Блок писал Дельмас: «Я не знаю, как это случилось, что я нашел Вас, не знаю и того, за что теряю Вас, но так надо. Надо, чтобы месяцы растянулись в годы, надо, чтобы сердце моё сейчас обливалось кровью, надо, чтобы я испытывал сейчас то, что не испытывал никогда, - точно с Вами я теряю последнее земное. Только Бог и я знаем, как я Вас люблю ».
Сколько лукавства в этих красивых, туманных, двусмысленных словах, примириться с которыми не сможет никакая нормальная женщина.

Блок пишет ей прощальное суровое письмо:
«...ни Вы не поймете меня, ни я Вас - по-прежнему. А во мне происходит то, что требует понимания, но никогда, никогда не поймем друг друга мы, влюбленные друг в друга... В Вашем письме есть отчаянная фраза (о том, что нам придется расстаться), - но в ней, может быть, и есть вся правда... Разойтись все труднее, а разойтись надо... Моя жизнь и моя душа надорваны; и всё это - только искры в пепле. Меня настоящего, во весь рост, Вы никогда не видели. Поздно ».

Она не в силах этого понять, плачет, забрасывает его письмами, ищет встреч. Одно из таких тягостных, бесплодных, прощальных свиданий отражено в стихотворении Блока “Превратила всё в шутку сначала... ”.

Превратила всё в шутку сначала,
Поняла - принялась укорять,
Головою красивой качала,
Стала слезы платком вытирать.

И, зубами дразня, хохотала,
Неожиданно всё позабыв.
Вдруг припомнила всё - зарыдала,
Десять шпилек на стол уронив.

Подурнела, пошла, обернулась,
Воротилась, чего-то ждала,
Проклинала, спиной повернулась,
И, должно быть, навеки ушла...

«Бедная, она была со мной счастлива...»

Когда-то она сказала ему: “Боюсь любви”. Словно предчувствовала страдание, что её ожидает. Как много это слово значило для неё и как мало для него.

Блок ещё не раз вспомнит Любовь Дельмас. Потом, пытаясь объяснить, что вызвало в нём любовь к этой женщине, он долго не мог подобрать нужного слова: “Какая-то старинная женственность... да, и она, но за ней ещё: верность? земля, природа, чистота... жизнь, правдивое лицо жизни... возможность счастья, что ли? Словом, что-то забытое людьми...” .

Блок вышел на улицу, словно во сне дошел до ее дома, остановился, посмотрел туда, где под самой крышей горело ее окно. В тот же миг свет погас. А он стоял и думал о том, что у художника своя особая судьба, своя дорога.

Что ж, пора приниматься за дело,
За старинное дело свое.
Неужели и жизнь отшумела,
Отшумела, как платье твое?

Блок возвращается к себе прежнему. Возвращается к жене.

«Благодарю тебя, что ты продолжаешь быть со мной, несмотря на своё, несмотря на моё . - пишет он ей. - Мне так нужно это ». А в дневнике записывает: «У меня было только две женщины: Люба — и все остальные ».

Свидания с Кармен ещё продолжались — но только по её просьбе, иногда даже мольбе: «Л. А. Дельмас звонила, а мне уже было не до чего. Потом я позвонил: развеселить этого ребёнка... Как она плакала на днях ночью, и как на одну минуту я опять потянулся к ней, потянулся жестоко, увидев искру прежней юности на лице, молодеющем от белой ночи и страсти. И это мое жестокое (потому что минутное) старое волнение вызвало только её слезы… Бедная, она была со мной счастлива... »
Как самодовольно и равнодушно... Тем не менее они встречались до самого трагического финала его жизни. То она напомнит о себе корзиной красных роз, то проявит заботу о его полухолостяцком быте. В 1915 году гостила у него в Шахматове .

Шахматово. Голубая гостиная

По вечерам пела романсы, арии из опер.

Когда у Блока начинался очередной приступ «психастении» или «сердечной болезни», первой на помощь к нему спешила Дельмас. Она была в его доме, когда он мучительно умирал, переписывала красивым и ясным почерком его последние стихи.

В те дни Блоку не было еще и сорока. Но поэтическая его жизнь оборвалась именно после цикла «Кармен ». Кроме поэмы «Двенадцать », которая окончательно погубила поэта, ничего больше не было написано. Ни одна из пленительных женщин не заставила его больше писать о любви и страсти. Кармен была последней.

Любовь Дельмас в роли Кармен

В ящике письменного стола Блок хранил всё, что как-то было связано с Дельмас: письма, засушенные цветы, ее заколки и ленты. Однажды он стал разбирать этот забытый ящик, где похоронил свою Кармен.
"...Боже мой, какое безумие, что всё проходит, ничто не вечно. Сколько у меня было счастья (счастья, да) с этой женщиной, - записывает он в дневнике. - Слов от неё почти не останется. Останется эта груда лепестков, всяких сухих цветов, роз, верб, ячменных колосьев, резеды, каких-то больших лепестков и листьев. Все это шелестит под руками... "

В час, когда пьянеют нарциссы,
И театр в закатном огне,
В полутень последней кулисы
Кто-то ходит вздыхать обо мне...

Арлекин, забывший о роли?
Ты, моя тихоокая лань?
Ветерок, приносящий с поля
Дуновений лёгкую дань?

Я, паяц, у блестящей рампы
Возникаю в открытый люк.
Это — бездна смотрит сквозь лампы,
Ненасытно-жадный паук.

И, пока пьянеют нарциссы,
Я кривляюсь, крутясь и звеня...
Но в тени последней кулисы
Кто-то плачет, жалея меня.

Нежный друг с голубым туманом,
Убаюкан качелью снов.
Сиротливо приникший к ранам
Легкоперстный запах цветов.

Он посвятит ей ещё одно стихотворение, в котором звучит неподдельное раскаяние и чувство неизбывной вины:

Была ты всех ярче, верней и прелестней,
не кляни же меня, не кляни!
Мой поезд летит как цыганская песня,
как те невозвратные дни...

Что было любимо - всё мимо, всё мимо,
впереди - неизвестность пути...
Благословенно, неизгладимо,
невозвратимо... прости!

Имя Л. Дельмас постоянно мелькало в дневниковых записях поэта вплоть до его кончины в 1921 году.
«Л. А. Дельмас прислала Любе письмо и муку, по случаю моих завтрашних именин. Да, «личная жизнь» превратилась уже в одно у н и ж е н и е...»; «Л. А. Дельмас прислала мне цветы и письмо... »
Нередко хроника дневных дел заканчивалась лаконичным: «Вечером (или ночью) - Л. А. Дельмас ».
«Ночью любовница. Она пела грудным голосом знакомые песни».
«Ночью - опять Дельмас, догнавшая меня на улице. Я ушел. Сегодня ночью я увидал в окно Дельмас и позвал ее к себе… »

эпилог

...Любовь Александровна Дельмас пережила поэта на полвека. После слияния театра Музыкальной драмы с Народным домом она до 1922 года пела в организованном на их основе Государственном Большом оперном театре, много гастролировала по стране - по Сибири и Уралу, Башкирии.

В Минусинском оперном театре Андреева-Дельмас впервые выступила в качестве режиссера, поставив оперы «Пиковая дама » и «Черевички ». В 1933-м оставила сцену и занялась педагогической деятельностью. Сначала преподавала в Музыкальном училище при Ленинградской консерватории, а затем и в ней самой, где в 1938 году получила звание доцента.
В годы Великой Отечественной Любовь Александровна вместе с мужем жила в Ленинграде, выезжала с концертными бригадами на фронт, выступала перед бойцами. О страшном блокадном времени позднее написала воспоминания...
К сожалению, свои письма к поэту (он вернул их ей) Любовь Александровна сожгла незадолго до своей смерти. Она скончалась 30 апреля 1969 года , дожив до глубокой старости.
Подумать только: она, знавшая великого Блока, была нашей современницей!

могила Л. Дельмас

В своей известной книге о Блоке В. Орлов пишет, что по сохранившимся снимкам этой оперной дивы довольно трудно догадаться о бушевавшей в ней когда-то «буре цыганских страстей ». Но и в самой Л. А. Андреевой-Дельмас , к тому времени уже далеко не молодой, грузной женщине, от блоковской Кармен остались разве что медно-рыжие волосы.

Была ли она вообще красива? Блок имел своё представление о женской красоте. «Все его женщины , - отмечает В. Орлов , - были не красивы, но прекрасны, - вернее сказать, такими он сотворил их - и заставил нас поверить в его творение ». В сущности, теперь и не имеет значения, какой была возлюбленная Блока в жизни, - ее дивный образ живет отныне, созданный воображением поэта. В истории литературы она навсегда осталась страстной и пленительной Кармен.

И проходишь ты в думах и грёзах,
Как царица блаженных времён,
С головой, утопающей в розах,
Погружённая в сказочный сон.

Спишь, змеёю склубясь прихотливой,
Спишь в дурмане и видишь во сне
Даль морскую и берег счастливый,
И мечту, недоступную мне.

Видишь день беззакатный и жгучий
И любимый, родимый свой край,
Синий-синий, певучий-певучий,
Неподвижно-блаженный, как рай.

В том раю тишина бездыханна,
Только в куще сплетённых ветвей
Дивный голос твой, низкий и странный,
Славит бурю цыганских страстей.

(При подготовке использованы материалы В. Орлова, Е. Арсеньевой, Е. Обойминой, О. Татьковой, С. Сеничева, Д. Чистяковой, В. Вульфа, фотографии с сайта Государственного историко-литературного и природного музея-заповедника А. Блока, картины Андрея Атрошенко).

«Ты помнишь? В нашей бухте сонной…» «Сижу за ширмой. У меня…» «Твое лицо мне так знакомо…» «Многое замолкло. Многие ушли…» Демон «Всю жизнь ждала. Устала ждать…» «Ушла. Но гиацинты ждали…» «Ночью в саду у меня…» «Ты, может быть, не хочешь угадать…» Пляски осенние «Милая дева, зачем тебе знать, что жизнь нам готовит…» Авиатор «Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь…» «Ветр налетит, завоет снег…» «Жизнь – без начала и конца…» «Зачем в моей усталой груди…» «Город покинув…» «И нам недолго любоваться…» «Вот Он – Христос – в цепях и розах…» «Всюду ясность Божия…» «Он занесeн – сей жезл железный…» «Распушилась, раскачнулась…» Вдвоем Ветхая избушка Ворона И опять снега Бледные сказанья «Поэт в изгнаньи и в сомненьи…» «Я вижу блеск, забытый мной…» «Пусть светит месяц – ночь темна…» «Одной тебе, тебе одной…» «Ты много жил, я больше пел…» «Пора забыться полным счастья сном…» «Пусть рассвет глядит нам в очи…» «Муза в уборе весны постучалась к поэту…» «Полный месяц встал над лугом…» «Ловя мгновенья сумрачной печали…» «Она молода и прекрасна была…» «Я ношусь во мраке, в ледяной пустыне…» «В ночи, когда уснет тревога…» Servus – reginae Сольвейг Ангел-хранитель «Я был смущенный и веселый…» «О, весна без конца и без краю…» «Когда вы стоите на моем пути…» «Я помню длительные муки…» «О доблестях, о подвигах, о славе…» На поле Куликовом «Как тяжело ходить среди людей…» «Когда ты загнан и забит…» «Приближается звук. И, покорна щемящему звуку…» «Земное сердце стынет вновь…» «Была ты всех ярче, верней и прелестней…» Соловьиный сад Скифы «Его встречали повсюду…» Незнакомка «Ночь, улица, фонарь, аптека…» В углу дивана «Барка жизни встала…» «Ветер принес издалёка…» Гамаюн, птица вещая «Своими горькими слезами…» В ресторане «Я стремлюсь к роскошной воле…» «Сумерки, сумерки вешние…» «Погружался я в море клевера…» «Скрипка стонет под горой…» Рассвет «Бегут неверные дневные тени…» «Мне снились веселые думы…» «Вхожу я в темные храмы…» «Просыпаюсь я – и в поле туманно…» «Ты из шопота слов родилась…» Шаги Командора «Не легли еще тени вечерние…» «Я – Гамлет. Холодеет кровь…» «Как день, светла, но непонятна…» «Девушка пела в церковном хоре…» «Превратила всё в шутку сначала…» «По улицам метель метет…» «И вновь – порывы юных лет…» «Я вам поведал неземное…» «Принявший мир, как звонкий дар…» В дюнах На островах «Гармоника, гармоника!..» Фабрика «Она пришла с мороза…» Балаганчик Перед судом «О, я хочу безумно жить…» Россия «Рожденные в года глухие…» Поэты «Встану я в утро туманное…» «Петербургские сумерки снежные…» «Плачет ребенок. Под лунным серпом…» Голос в тучах «Идут часы, и дни, и годы…» «Мы живeм в старинной келье…» «Верю в Солнце Завета…» «Пойми же, я спутал, я спутал…» «Мы были вместе, помню я…» «За краткий сон, что нынче снится…» «На небе зарево. Глухая ночь мертва…» «Одинокий, к тебе прихожу…» «Предчувствую Тебя. Года проходят мимо…» «Мы встречались с тобой на закате…» Две надписи на сборнике Пушкинскому дому Седое утро Коршун Из газет «Ветер хрипит на мосту меж столбами…» «Поднимались из тьмы погребов…» «Я шел к блаженству. Путь блестел…» «Дышит утро в окошко твое…» Неведомому Богу Моей матери. («Спустилась мгла, туманами чревата…») «Ярким солнцем, синей далью…» «Лениво и тяжко плывут облака…» «Поэт в изгнаньи и в сомненьи…» «Хоть все по-прежнему певец…» «Ищу спасенья…» «Входите все. Во внутренних покоях…» «Я, отрок, зажигаю свечи…» «Целый год не дрожало окно…» «У забытых могил пробивалась трава…» «Не доверяй своих дорог…» «Увижу я, как будет погибать…» «То отголосок юных дней…» «Отрекись от любимых творений…» «Измучен бурей вдохновенья…» «Медленно, тяжко и верно…» 31 декабря 1900 года «Отдых напрасен. Дорога крута…» «Я вышел. Медленно сходили…» Моей матери. («Чем больней душе мятежной…») «В день холодный, в день осенний…» «Белой ночью месяц красный…» «Я жду призыва, ищу ответа…» «Ты горишь над высокой горою…» «Медленно в двери церковные…» «Будет день – и свершится великое…» «Я долго ждал – ты вышла поздно…» «Ночью вьюга снежная…» Ночь на Новый Год «Сны раздумий небывалых…» «На весенний праздник света…» «Не поймут бесскорбные люди…» «Ты – божий день. Мои мечты…» «Гадай и жди. Среди полночи…» «Я медленно сходил с ума…» «Весна в реке ломает льдины…» «Странных и новых ищу на страницах…» «Днем вершу я дела суеты…» «Люблю высокие соборы…» «Брожу в стенах монастыря…» «Я и молод, и свеж, и влюблен…» «Свет в окошке шатался…» «Золотистою долиной…» «Я вышел в ночь – узнать, понять…» Экклесиаст «Явился он на стройном бале…» «Свобода смотрит в синеву…» «Разгораются тайные знаки…» «Я их хранил в приделе Иоанна…» «Стою у власти, душой одинок…» «Запевающий сон, зацветающий цвет…» «Я к людям не выйду навстречу…» «Потемнели, поблекли залы…» «Всё ли спокойно в народе?..» «Отворяются двери – там мерцанья…» «Я вырезал посох из дуба…» «Ей было пятнадцать лет. Но по стуку…» «Светлый сон, ты не обманешь…» «Темная, бледно-зеленая…» «Мой любимый, мой князь, мой жених…» «Сольвейг! О, Сольвейг! О, Солнечный Путь!..» «В густой траве пропадешь с головой…» Девушка из Spoleto «Дух пряный марта был в лунном круге…» На железной дороге Унижение «Есть в дикой роще, у оврага…» Моей матери. («Друг, посмотри, как в равнине небесной…») «Усталый от дневных блужданий…» «Мне снилась смерть любимого созданья…» «Луна проснулась. Город шумный…» «Мне снилась снова ты, в цветах…» «Окрай небес – звезда омега…» «Милый друг! Ты юною душою…» Песня Офелии «Когда толпа вокруг кумирам рукоплещет…» «Помнишь ли город тревожный…» «Сама судьба мне завещала…» «Я стар душой. Какой-то жребий черный…» «Не проливай горючих слез…» «Зачем, зачем во мрак небытия…» «Город спит, окутан мглою…» «Пока спокойною стопою…» Dolor ante lucem «Медлительной чредой нисходит день осенний…» «Восходишь ты, что строгий день…» «Шли мы стезею лазурною…» «Разверзлось утреннее око…» «Я шел во тьме дождливой ночи…» «Сегодня в ночь одной тропою…» «Май жестокий с белыми ночами!..» Равенна Осенний день Художник Двенадцать «Я помню нежность ваших плеч…» «Ну, что же? Устало заломлены слабые руки…» Голос из хора Последнее напутствие «Смычок запел. И облак душный…» Королевна «Ты жил один! Друзей ты не искал…» Осенняя воля Русь Митинг «Я ухо приложил к земле…» «В голодной и больной неволе…» З. Гиппиус. (При получении «Последних стихов») «Сердитый взор бесцветных глаз…» «Как океан меняет цвет…» «Бушует снежная весна…» «О да, любовь вольна, как птица…» «На улице – дождик и слякоть…» «Похоронят, зароют глубоко…» «Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух…» «Свирель запела на мосту…»

«Была ты всех ярче, верней и прелестней…» Александр Блок

Была ты всех ярче, верней и прелестней, Не кляни же меня, не кляни! Мой поезд летит, как цыганская песня, Как те невозвратные дни... Что было любимо - все мимо, мимо... Впереди - неизвестность пути... Благословенно, неизгладимо, Невозвратимо... прости!

Анализ стихотворения Блока «Была ты всех ярче, верней и прелестней…»

Осенью 1913 года в петербургском Театре музыкальной драмы состоялась премьера знаменитой оперы «Кармен» Жоржа Бизе. Партию страстной красавицы-испанки исполняла Любовь Александровна Дельмас – певица почти тридцати лет, для которой эта роль стала первым и последним значительным успехом. Столичную публику она покорила, благодаря сильному голосу и непринужденной игре. Созданный ей образ получился ярким и одновременно правдивым. Среди тех, кого очаровала Дельмас, оказался и Блок. Несколько раз смотрел поэт «Кармен» в Театре музыкальной драмы. Долгое время не решался он познакомиться с поразившей его певицей. В итоге знакомство все-таки состоялось. Более того – ему было суждено перерасти в страстный роман. Дельмас навсегда осталась жить в чудесных стихотворениях Блока. Среди посвященных ей произведений – «Была ты всех ярче, верней и прелестней…». Оно написано в 1914 году и включено в цикл «Арфы и скрипки».

Рассматриваемый текст состоит всего из восьми строчек. В конце каждого предложения – либо восклицательный знак, либо многоточие, причем последнее встречается чаще. Лирический герой обращается к некой представительнице прекрасного пола, с которой, по-видимому, его связывают романтические отношения. В первой же строке он признается, что женщина эта «всех ярче, верней и прелестней». Тем не менее, любовь к ней прошла, и ему остается только просить прощения. Впереди у него – неизвестный путь, по которому им не суждено идти вместе. Неопределенность будущего подчеркивается как раз многоточиями. Что касается восклицательных знаков, то они призваны передать чрезмерную эмоциональность героя, его волнение при объяснении с возлюбленной. Как и в ряде других произведений цикла «Арфы и скрипки», в стихотворении «Была ты всех ярче, верней и прелестней…» встречается тема музыки. Она раскрывается буквально в паре строчек. Обратите внимание на следующее сравнение: поезд (имеется в виду жизнь) лирического героя летит словно цыганская песня, словно невозвратные дни.

В «Арфах и скрипках» тема музыки проявляется уже на уровне символичного названия. В нем Блок противопоставляет гармоничность арф заложенному в образе скрипок диссонансу. На протяжении всего цикла герой познает музыкальную первооснову мира. Посредством музыки в «Арфах и скрипках» устанавливается связь между двумя мирами – земным и небесным, а также между временами – прошлым, настоящим и будущим.